Информация, полученная от психически больных, показы­вает, что среди них больше потерявших родителей, чем среди остального населения [3]. В детском психиатрическом отде­лении из числа изученных больных только 41% воспитывался обоими родителями, причем у 18% пациентов умер один или оба родителя. Наихудшее влияние оказывает материнская депривация, так как именно мать создает основу для отношений к людям, для доверия к окружающему миру [27],. Многие спе­циалисты обнаруживают достоверно более высокий процент (от 7 до 60%) сирот среди психических больных в сравнении с воспитывавшимися в полной семье. [1]. Так, например, среди депрессивных больных сирот оказывается в 4 раза больше, чем в группе психических здоровых [б]> Ранняя утрата одного или обоих родителей достоверно чаще встречается у совершивших те или иные преступления [10].

Проблемы, вовлекаемые в переживания при смерти близ­кого, очень отличаются в зависимости от возраста. Имеют зна­чение различия в структурах ядра личности и эмоциональных привязанностях у детей и взрослых. Младенец целиком зави­сим от одного лица — матери или замещающего ее человека, обеспечивающего его физические и психические потребности. По своему качеству и количеству очень разнятся переживания потери родителя в детстве или в подростковом возрасте.

Тотальная утрата — это когда кто-то оказывается перед ли­цом собственной смерти. Такое переживание одинаково тяжело для всех, безотносительно возраста. Тотальная потеря лежит за пределами нашего понимания. 3. Фрейд [20] выразил эту мысль следующим образом: «В бессознательном каждого из нас существует убеждение в его собственном бессмертии. Су­ществовать, не будучи живым, не имея объекта любви, немыс­лимо для человеческого сознания, хотя это может быть понято посредством исключения невозможного и принятием неизбеж­ности смерти».

Реакция маленьких детей на утрату родителя является «аналитической» — т. е. связанной с потерей источника пищи, тепла и защиты. Длительно существовавшее предположение о том, что дети не способны переживать смерть близких, было опровергнуто. Их переживания определяются потерей объекта любви и идентификации, а потому оказываются очень глубо­кими, серьезно травмирующими детскую психику [19]. Тяжесть психотравмы, возникшей из-за утраты родителя, объяс­няется потерей материнской защиты. В связи с этим первона­чально ребенок протестует против случившегося, что определя­ется его страхом одиночества, затем горюет и отчаивается, уже понимая происшедшее и, наконец, пытается приспособиться к жизни без близкого человека [9].

Более поздний подход к пониманию детского горя склады­вается из представлений о том, что на первой стадии пережива­ний дети осознают случившееся. На второй — у них исчезает привязанность к любимому человеку (декатексис), на третьей — появляются воспоминания об умершем родителе и страстное желание вернуть его (гиперкатексис). В дальнейшем насту­пает стадия идентификации с умершим (рекатексис). Трудно­сти приспособления после утраты у детей возникают, если они не имеют реалистического представления о смерти родителя или тогда, когда в последней стадии они сознательно проти­вятся идентификации, тем самым препятствуя нормальному протеканию процесса горя [21].

Кажется, что невозможно смягчить младенцу стресс утраты матери, как это происходит позже, когда с потерей объекта любви более старшие постепенно свыкаются. Смерть матери в младенчестве —- тяжелое тотальное переживание, слишком близкое к страху собственной смерти, а потому и воспринима­ется как окончательная потеря,. Когда в детстве умирает мать, ребенок пытается отвергнуть этот факт посредством фантазии своего всемогущества. Фактически это сродни с тем, что проис­ходит у взрослых, отвергающих смерть как тотальную поте­рю [24].

Различают два страха, связанных с угрожающей смертью [17]: страх лишиться будущего, сопровождающийся боязнью разрушения психики, души или личности, и страх, относящийся к деструкции тела и исчезновению без опасения потерять лич­ность, т. е. менее тотальное переживание. Эти две формы стра­ха смерти очень близки к основным источникам тревоги в дет­стве: страху потери матери, которая удовлетворяет важные по­требности, или позже потери ее любви и заботы, и страху каст­рации или уродования.

Д. Винникот [36] полагал, что тревога в ранних стадиях отношений между матерью и ребенком связана с альтернати­вой существования или исчезновения. При благоприятных об­стоятельствах существование младенца начинает усложняться, что делает возможным появление мыслей о всемогуществе. В этой стадии слово «смерть» не получает адекватного приме­нения, а термин смертельный инстинкт не приемлем для по­нимания происхождения деструктивных тенденций. Смерть для ребенка не имеет смысла до возникновения ненависти к чело­веческой личности. Смысл понятия «смерть» появляется тогда, когда человеческая личность уже может восприниматься ненавидимой или покалеченной. При этом он поникает, что ненави­димая или любимая личность, кастрированная или иным обра­зом изуродованная, остается живой, а не убитой. Очевидно, что фантазии всемогущества возникают в детстве, чтобы защитить ребенка от возможности разрушения его личности, в то время как кастрация или другие формы калечения представляют бо­лее приемлемую форму смерти.

При приближении неизбежной смерти возникает страх остаться одному. Д. Винникот [35] пишет, что вдобавок к взаи­моотношениям между тремя (эдипов комплекс) и двумя (меж­ду матерью и ребенком) имеются еще и отношения человека к своему одиночеству. Он указывает, что «способность быть действительно одиноким» основана на раннем переживании «быть в одиночестве в присутствии кого-то еще». Оставаться одиноким в присутствии кого-либо — могло быть в очень ран­ней стадии развития, когда незрелое Я балансируется Я ма­тери. С течением времени поддержка матери укрепляет Я ин­дивида таким образом, что он становится способным быть са­мостоятельным без частого обращения за помощью;. Быть са­мим собой рядом с кем-то — это поддерживать взаимоотноше­ния между Я, среди которых по крайней мере один «самостоя­телен». В то же время существование каждого важно для дру­гого. Это нечто другое, чем отношение Оно, в которых удовле­творение инстинктов является наиболее важной целью. Само­стоятельное существование ребенка вместе с матерью суть от­ношения Я, которые могут быть матрицей переноса,. Зрелость и способность быть самим собой предполагает, что индивид имел шанс благодаря достаточно теплым отношениям матери уверовать в безопасное окружение. Эта вера основана на мно­гократном повторном удовлетворении инстинктов. Таким обра­зом ожидается, что индивид в приближении угрожающей смер­ти, перед лицом отрыва от членов семьи и одиночества сохра­няет способность быть самостоятельным. Когда этой способно­сти становится недостаточно, индивид начинает нуждаться в поддержке Я из внешнего мира, чтобы освободиться от тре­воги сепарации. Само собой разумеется, что маленький ребенок нуждается в большей поддержке Я нежели старший или взрос­лый, чтобы быть способным остаться в одиночестве без тре­воги.

Реакции ребенка на смерть. Задача оплакивания, связанного со смертью, сводится к ослаблению привязанностей к родителям. Отказ от эмоциональных связей перед лицом свершившейся смерти близкого начинался раньше и продол­жался в процессе развития личности в форме «либидинозной дезинтеграции от родителей», зависящей не только от возраста ребенка, но и от природы и интенсивности отношений и взаи­модействий между ним и родителями.

Согласно 3. Фрейду [20], когда исследование реальности показало, что любимого объекта больше не существует и реаль­ность подсказывает требование отнять все Либидо, связанные с объектом, человек нелегко оставляет позиции либидо даже в том случае, когда ему предвидится замена. Это сопротивле­ние может быть настолько сильным, что наступает отход от реальности и объект удерживается. При нормальных условиях победу одерживает уважение к реальности. Каждое из воспо­минаний и ожиданий, в которых либидо было связано с объек­том, приостанавливается, приобретает повышенную активную силу и на нем совершается освобождение либидо. По оконча­нии этой работы печали Я становится опять свободным и осво­божденным от задержек. Трактовка 3. Фрейда работы печали вероятно идеальна и соответствует благоприятным обстоятель­ствам, которые обычно недостижимы даже у большинства взрослых.

Появление «фантома мужей» у вдов в форме сильно выра­женного чувства присутствия покойного [31] встречается чаще, чем думают. У детей призрак родителя также нередкое явле­ние, когда переживание печали не приносит облегчения. За­даются вопросом: «Идентичен ли механизм печали у детей и взрослых?» В( соответствии с мыслями Анны Фрейд [18], ребе­нок достигает постоянной привязанности к объекту любви в конце первого — начале второго года жизни. Ребенок не при­вязывается к заместителю объекта любви также как ранее, хотя и может принять его заботу. Только ко времени, когда отношения с объектом любви достигают прочности, тогда при­рода и качество энергии, направляемой к объекту, может по крайней мере в рудиментарной форме сравнено с уровнем, при­родой и качеством энергии, направляемой здоровым взрослым¹ к своим ближайшим объектам. [29]. Именно эта энергия, ко­торая должна быть отнята от бессчетных воспоминаний об объекте любви, и делает возможным появление энергии новых объектов.

Было высказано суждение [9], что печаль ребенка, начиная с 6 мес, сходна с той, что наблюдается у взрослых. Анна Фрейд [18] и Р. Фармен [22] среди других сомневались и утвержда­ли, что лишь ребенок 37₂—4 лет способен к эмоциям горя в от­вет на смерть родителя. В то же время А. Уолф_: [37], оценил возраст начала таких переживаний в 10—11 лет, другие [29, 38] утверждали, что печаль, описанная Анной Фрейд, возмож­на только после отрыва от родителей в подростковом возрасте, хотя некоторые ее проявления могут наблюдаться уже в дет­стве.

Факторы, препятствующие способности пе­чалиться о потере. Концепция о детской печали должна оцениваться с учетом двух аспектов [22]: способности ребенка оплакивать родителя и факторов, вмешивающихся в этот про­цесс. Более того, важно отделить отсутствие явных признаков горя, так же как и возникших невротических симптомов, от факта, что ребенок может не иметь способности к оплакиванию. Должно учитываться также большое индивидуальное различие детей разного возраста по их возможности переживать утрату.

Способность печалиться у ребенка может зависеть от фазы психического развития во время утраты, а также от его ранних травмирующих переживаний. Неизбежные фрустрации, связан­ные с оптимальным развитием, не вредят так детскому всемо­гуществу, как психотравмирующие события. Всемогущество детей — это вера в то, что будущее окажется благополучным. Если это не удается, то ребенок останавливается в развитии или даже регрессирует к безопасному прошлому или к ранним фантазиям всесилия. Предшествующие психотравмирующие пе­реживания и отсутствие постоянной безопасности уменьшают способность ребенка печалиться из-за утраты близкого. Неко­торые обстоятельства, возникающие во время траура, также могут уменьшать способности оплакивания. Очень разнятся переживания горя у детей, живущих дома в знакомой обста­новке, и тех, кто помещен в детские учреждения [29]. Мало известно о продолжительности горя ребенка, когда мать вре­менно или навсегда покидает дом, а ребенок остается. Пред­полагают, что, если родственники поддерживают ребенка в его печали, понимают ее, не отвергают его переживаний, он спосо­бен оплакивать родителей.

Г. Дейч [14] описала феномен (безразличия, который дети часто демонстрируют после смерти любимого человека. До подросткового возраста дети не способны длительно печалиться так, как это наблюдается у взрослых [38]. Указывается на возможность появления у детей сходных переживаний [29], но при этом подчеркивается, что многое в поведении взрослых в траурных обстоятельствах обусловлено ситуацией, традиция­ми и ритуалами. Маленький ребенок не улавливает смысл та­кого поведения и потому оно для него не становится объектом подражания.

Хёгглунд [24] наблюдал реакции на смерть матери у троих детей — 5, 7 и 11 лет. С поддержкой взрослых они способны были выразить глубокое горе и словесно и эмоционально, а так­же в форме фантазий о приближающейся смерти матери. После ее смерти эти фантазии надолго оставались в памяти, обнару­живая глубокую тоску. Несколько позже они пели вместе, от­ражая в песнях память о своей покойной матери. Они хранили многочисленные воспоминания о ней, но были способны при­вязаться к мачехе без всякого признака раздвоения чувств или их идеализации. Предполагается, что, если семейная поддерж-ка^ в общих горе и радости создают поддержку личности де­тей, то это облегчает переживание потери любимого существа.

Утрата родителя у детей нередко приводит к выраженным психическим расстройствам: снижению настроения, нарушениям сна, ночным кошмарам, анорексии, уменьшению массы тела, головным болям, болевым ощущениям в теле, потере ин­тереса к учебе и другой активности, отказам от посещения за­нятий и поведенческим расстройствам [16]. Наряду с эмоцио­нальными расстройствами, могут возникнуть и интеллектуаль­ные трудности [4];. В некоторых случаях вместо непосредст­венных реакций на смерть родителя наблюдаются отдаленные, иногда спустя год, проявления горя [5].

Потеря близкого человека сказывается как на непосредст­венных переживаниях детей, так и на развитии личности в по­следующем. Вначале наиболее часто возникают апатия, депрес­сия, а затем амнезия, фобии, расстройства сна, вялость или же нарушения общения, трудности в учебе, конфликты с окружа­ющими [21]. Описываются также и более серьезные формы расстройства общения, укладывающиеся в клиническую кар­тину синдрома аутизма. Искаженное развитие личности, воз­никшее вследствие утраты родителя, способствует в последую­щем появлению депрессивных состояний [7].

Нами совместно с М. Ю. Мартыновой проведено изучение влияния смерти одного из родителей на психосоматическое здо­ровье детей, потерявших отца или мать в возрасте 3—12 лет. В половине изученных семей отношения были хорошими. Во всех случаях смерть была неожиданной. Все дети, кроме двоих, уже знали о ее причинах и необратимости. Ситуация усугуб­лялась тем, что переживший родитель сдержанно, но длительно горюет или реже даже бурно реагирует на потерю. Дети непо­средственно после случившегося чаще остро переживают («плачут навзрыд») или, как исключение, не проявляют явной печали и даже не могут поверить в реальность происшедшего. Вскоре развиваются более стойкие и длительные изменения. Одни дети становятся грустными, раздражительными, ранимы­ми, плаксивыми или боязливыми. У других нарушается пове­дение, появляется агрессивность. У части обследованных воз­никают психосоматические расстройства, головные боли, голо­вокружения, боли в животе, повышается артериальное давле­ние, расстраивается сон или учащается энурез, увеличивается масса тела, обостряется нейродермит. В результате пережитого понятие о смерти становится определеннее или изменяется. Де­ти считали ее наказанием за плохое поведение, либо, реже, результатом старости и болезней. Большая часть обследован­ных детей дали мистическую оценку происшедшему. Они гово­рили о возможном возвращении умершего домой в качестве призрака и в сновидениях. Они верят в отлет души умершего на небо, переселение в души детей или взрослых. Дети хотели не стареть и умереть в желанный для них момент.

Отклонения в формировании детской личности после смерти одного из родителей объясняют нарушением психологической атмосферы в семье. Эти последествия наиболее выражены, когда ребенок теряет ррдителя на фоне уже имеющегося распада семьи, на 3—4-м году жизни или, если пол умершего родителя совпадает с полом ребенка [33]. Особый риск для душевного здоровья девочек представляет потеря матери до пубертатного возраста [11].

Возникновению психических расстройств у детей способст­вует внезапность смерти родителя, возраст самого ребенка и его восприятие семьи после потери [30].

Формирование реакций детей на потерю, наряду с их спо­собностью понимать значение факта смерти, зависит от их ха­рактера и уровня психосексуального развития. Чем старше де­ти, тем лучше они адаптируются после смерти родителя [34]. В то же время нередки описания переживаний детей, не до­стигших 3-летнего возраста [13]. Дж. Хименуэй [25] нашла, что для оформления реакции на утрату не имеет большого значе­ния в какой стадии развития находится ребенок. Более важ­ным она посчитала наличие или отсутствие религиозного ми­ровоззрения родителей, которое сказывается в принятии ими или неприятии случившегося в течение глубокого психологиче­ского кризиса.

Потрясения детей из-за потери родителя усугубляются в том случае, если он погиб в результате самоубийства. Наряду с адекватным горем, свойственным утрате родителя, в связи с другими причинами возникают и дополнительные пережива­ния, связанные с предрассудками, традиционным неприятием осуждением, замалчиванием или пересудами окружающими людей, совершивших суицид. Все это обременяет оставшихся членов семьи и нарушает нормальный процесс оплакивания. В качестве положительного момента, способствующего лучше­му приспособлению к утрате, называют наличие в семье пра­родителей [26].

Нельзя не согласиться с тем, что трудности ребенка, поте­рявшего родителя, утяжеляются из-за того, что еще не выра­ботаны психологические инструменты, которые могли бы по­мочь адекватно оценить его состояние, из-за отсутствия крите­риев нормального или аномального переживания горя [2].

В связи со сказанным, особенное значение приобретают наблюдения за детьми и подростками, пережившими утрату близких и их психологическая и психопатологическая квали­фикация.

Описаны несколько вариантов реакций у детей на смерть родителей [5]. Реакция на смерть в форме психосоматических симптомов проявляется в остановке или неровности развития, что связывается с невозможностью модификации детских фан­тазий из-за недостатка опыта в реальности. Утрата навыков как результат реакции, на смерть может, в частности, проявить­ся в неспособности управлять сфинктером прямой кишки. Реак­ция на смерть может обнаруживаться такими расстройствами поведения, как агрессивность, непослушание, нарушение ре­жима, сочетающиеся с изменениями настроения и бурными аф­фективными разрядами. Встречаются и абсолютно" неблаго­приятные последствия потери родителя, приводящие к попыт­кам самоубийства, что находит объяснение в чрезмерно силь­ной идентификации ребенка обычно того же, что и умерший, пола и желанием вернуть последнего любыми средствами на­пример, «встретившись с ним на небесах» [23]. Другое объяс­нение наблюдающихся суицидальных попыток у переживаю­щих утрату родителя детей сводится к тому, что их незрелое Я не способно принять факт смерти близкого, а это делает не­возможным для них справиться с психической травмой.

• дети не способны прямо сформулировать вол­нующие их вопросы: Они пытаются преодолеть разрушающие их психику конфликты через символическую игру или посред­ством рассказов. На усиление ядра личности ребенка, потря­сенного утратой, требуется много времени. Наиболее часто ис­пользуемым детьми всех возрастов защитным механизмом ока­зывается отвергание смерти, даже если они имеют понятие о ней. Переживаемое ребенком потрясение доводит его до не­способности понимать случившееся в течение» значительного времени. Этому очень способствуют логическое мышление, а также фантазии могущества и желаний, свойственные дет­скому возрасту. В течение различной продолжительности вре­мени у ребенка сохраняется надежда и ожидание возвращения любимого родителя. Эта реакция на утрату является нормаль­ной для личности с незрелым ядром, каковой является ребе­нок. Взрослым в процессе развития детей приходится постоян­но исправлять непонимание происходящего с ними и вокруг них. Во время переживания утраты такая поддержка особенно необходима.

Реакции подростков на смерть родителя. Из-за большей зрелости Я подросток лучше способен совладать с приобретенным пониманием конечности жизни. В отличие От маленького ребенка он не так сильно зависит от матери и отца. Он утрачивает либидинозные связи с родителями, у него воз­никают привязанности в группе сверстников и ко взрослым за пределами семьи. Однако ошибочно думать, что отношение к потере определяется только хронологическим возрастом. У подростка в процессе формирования идентичности возникает много более или менее тяжелых отклонений [15]. Общее рас­стройство идентичности и чувство недостаточности единства Я достигает наивысшей степени в болезненном вопросе подрост­ка «Кто Я?». В течение этой возрастной фазы повторяется одна из ранних фаз, оживляются неразрешенные конфликты и оста­навливается развитие.

Подростковые реакции и преодоление трудностей крайне разнообразны и уникальны у разных индивидов. Часто только во время критических. ситуаций возможно наблюдать адапта­цию и оценить как хорошо Я может справляться с тревогой. Потеря родителя, брата или сестры не может автоматически привести к психическим расстройствам. Воздействие утраты близкого на психологическое развитие подростка определяется сформированностью влечений, качеством отношений с окружа­ющими и степенью зрелости Я, достигнутой к моменту смерти члена семьи. Потеря объекта любви, не являясь патологиче­ской, может стать ядром, вокруг которого организуются ран­ние конфликты и латентные патогенные элементы [28].

У подростков нередко возникают условия для суицидаль­ного поведения. Иллюстрацией может быть следующий случай [5]: 15-летняя девочка совершила попытку самоубийства спу­стя 4 месяца после смерти своего отца. Она была его любимым ребенком с раннего детства. Отец_к будучи преступником, имел плохую репутацию в семье!. Это еще больше сближало его с до­черью. Она не преодолела привязанности к отцу и потому не получала удовлетворения от общения со сверстниками. Хотя она была предана своему отцу, она двойственно относилась к преступлениям отца, так как его поведение сказывалось на ее репутации в школа После смерти родителя она очень по нему тосковала и желала воссоединиться с ним даже в смерти. Другим фактором, приведшим ее к самоубийству, была агрес­сия, к отцу из-за своей идентификации с его преступным пове­дением и желанием наказать себя за это смертью. Непосред­ственно перед суицидальной попыткой она высказала свою ве­ру в бессмертие, что раньше не было частью ее мировоззрения и не соответствовало представлениям окружающих.

Знакомство с подростками, проявляющими возобновивший­ся интерес к бессмертию или сосредоточение на этой проблеме, показывает, что их борьба с интенсивными тревогами приводит к одному из острейших парадоксов жизни, когда на пороге взросления они чувствуют угрозу своему существованию [15]. Предполагается, что может быть два пути преодоления этой специфической тревоги — либо реальные достижения в жизни, либо уход в мир фантазий, т. е. или слава и бессмертие в зем­ном смысле, или духовная жизнь.

Нормальный интерес к бессмертию, являющийся частью развития личности, может иногда служить защитой, помогая преодолеть ужас смерти, избежать печали и увековечить фан­тазии в физической нетленности. Религиозный смысл этой проб­лемы обычно в этом вопросе не имеется в виду. Большая зна­чимость смерти в жизни подростка может привести его к суи­цидным мыслям, в особенности, если он негативно относится к возможности духовной жизни,

Другой нормальный процесс психологического развития — формирование устойчивой личностной идентичности — может быть разрушен, если подростку не удастся дифференцировать себя с тем, кто умер [12]. Во время этого периода группа в целом и сверстники в отдельности играют большую роль. Либо подросток будет идентифицировать себя со здоровыми и более зрелыми членами группы, либо временно будет идентифициро­вать себя с патологическими личностями, что является всегда возможным риском и зависит от многих факторов—его пони­мания реальности, силы своего Я и уровня тревоги.

Нередко подростки имитируют и идентифицируют себя с лицами ближайшего окружения. Это особенно существенно, когда идентификация происходит с тем, кто умер. Слишком тесная идентификация может привести к суицидальным попыт­кам. В раннем пубертате группа, в которой находится подро­сток, служит поддержкой для тех, у кого имеются недостатки, в особенности, если это относится к телесному образу /[8]. Что­бы преодолеть тревогу, связанную с этим, подросток часто ста­вит себя в опасные ситуации так, как будто он проверяет себя, свое тело, из-за которого он обеспокоен. Подростки очень нуж­даются в эмоциональной поддержке и возможности вербализовать свою озабоченность так, чтобы неправильные представле­ния о смерти могли быть откорректированы. В этом часто по­могают сверстники и (или) взрослые, связанные с группой — учителя, священники и лидеры молодежи. Большинство под­ростков имеют лучшие возможности по совладанию с пережи­ваниями смерти близкого в сравнении с маленькими детьми. Они более способны преодолеть непосредственные трудности, связанные со смертью, переживать случившееся, отреагировать полностью и продолжать эмоциональную жизнь в соответствии с их зрелостью. Они играют более активную роль на похоронах и участвуют в поминках, помогают в таких мероприятиях, как сборы пожертвований на исследование и уничтожение опреде­ленных болезней. Их воспоминания и траур деятельны, они помогают им выжить и лучше справиться с горем.

Обзор имеющихся представлений о реакциях детской пси­хики на утрату близкого человека и наши собственные наблю­дения позволяют высказать некоторые общие соображения.

Отношение ребенка к смерти родителя определяется мно­гими факторами: сформированностью у него концепции смер­ти, эмоциональной зависимостью от умершего, пола последне­го, отсутствия или наличия поддержки других членов семьи, предшествующих психотравмирующих переживаний, степени зрелости личности ребенка и др. Существуют обстоятельства, препятствующие возникновению реакции печали, нормальному ее течению, ее положительной роли в адаптации к жизни, без умершего родителя.

Потеря близкого человека может сказываться на состояний психики ребенка непосредственно после случившегося или по прошествии времени. Это могут быть преходящие расстройства или стойкие изменения личности. Знание всех этих обстоятельств—необходимое условие, для предупреждения: у детей
тяжелых психических расстройств и помощи ребенку непосред­ственно после смерти родителя и в течение значительного вре­мени после утраты.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Буянов М. И. Вопросы депривации в детской психиатрии. — Жури, невропатол. и Психиатр., 1970, вып. 3, с. 553—562.
2. Юницкий В. А. Психология детской потери. — Вести. Московск. унив. Психология, 1991, вып. 2, с. 41.
3. Archibald H. С. et al. Bereavment in childhood and adult psychiatric disturbance. — Psychosom. Med., 1962, vol. 24, p. 343.
4. Arthur В., Kemrhe M. L. Bereavment in childhood. — J. Child Psychol, a. Psychiat., 1964, vol. 5, p. 37.
5. Barnes M. J. The reaction of children and adolescents to the death of a parentor sibling. — In: The child and death.— Saint Louis: The C. V. Mosby, 1978, p. 185.
6. Barry H. Цит. по М. И. Буянов [1].
7. Beck A. F., et al. Childhood bereavement and adult depression. — Arch. Gener. Psychiat., 1963, N 9, p. 295.
8. Bios P. The second individuation process of adolescence. — Psychoanal. Study Child., 1967, vol. 22, p. 162.
9. Bowly J. Grief and mourning in infancy and early childhood. — Psy­choanal. Study Child.; I960, vol. 16, p. 9. '
10. Brown F., Epps P. Childhood bereavement and subsequent crime.— Brit. J. Psychiat., 1966, vol. 112, p. 1043.
11. Brown G. W. et al. Depression and loss. — Brit. J. Psychiat., 1977, vol. 130, p. 1.
12. Caplan L. M. Identification as complicating factor in the inpatient treatment of adolescent girls.— Am. J. Orthopsychiat., 1966, vol. 36, p. 720.
13. Clark Af. B. A therapeutic approach to treating a greaving 2*/2 year-old.—J. Am. Acad. Child. Psychiat., 1972, vol. 11, p. 705.
14. Deutsch H. Absence of grief. ^Psychoanal. Quart., 1937, vol. 6, p. 12.
15. Deutsch H. Selected problems of adolescence. — Monogr. Ser. Psycho-anal. Study Child, N 3. New York: Int. Univ. Press, 1967.
16. Eerdewegh M. et al. The bereavement child.— Brit. J. Psychiat., 1985, vol. 147, p. 188.
17. Eissler K. R. Death and time. — In: The psychiatrist and the dying patient. New York: Int. Univ. Press, 1969, p. 267.
18. Freud A. About losing and being lost. — Psychoanal. .Study Child., 1967, vol. 22, p. 9.
19. Freud A., Burlingham D. Infants without families. New York: Int. Univ. Press, ,1973.
20. Freud S. Mourning and melancholia. 1912.
21. Furtnan E. A child's parent dies.— In: Studies in childhood bereave­ment. New Heaven; London: Yele Univ. Press, 1974.
22. Furman R. Death and the young child. — Psychoanal. Study Child., 1964, vol. 19, p. 321.
23. Gauthier Y. The mourning reaction of ten-and-half-year old- boy. Psy­choanal. Study Child., 1965, vol. 20, p. 481.
24. Hagglund Т. В. Dying. —Helsinki: Helsinki Univ., 1967.
25. Hemenway J. E. Where is God? —In: The child and death. Sant Louis: The С V. Mosby, 1978.
26. Karme L. A mother dies: a child denies. — Psychoanal. Rev., 1988, vol. 75, p. 263.
27. Langmeier J., Mateycek Z. Psychicka deprivace v detstvi. — Praha,
28. Laufer M. Object loss and mourning during adolescence. — Psychoanal. Stud. Child., 1970, vol. 21, p. 269.
29. Nagera H. Children's reactions to the death of importent object. — Psychoanal. Study Child., 1970, vol. 25, p. 360.
30. Parker u., Manicavasagar V. Childhood bereavement circumstances associated with adult depression. — Brit. J. Med. Psychol., 1986, vol. 59, p. 387.
31. Parkes С. М. Components of the reactions to loss of a limb, spouse or home.— J. Psychosom. Res., 1972, vol. 16, p. 343.
32. Rochlin G. The dread of abandoment. — Psychoanal. Study Child., 1961, p. 451.
33. Rutter M. Helping troubled children. — London: Penguin Books, 1984.
34. Schorl A. E. Regression and restitution in object loss. — Psychoanal. Study Child., 1961, vol. 16, p. 471.
35. Winnicott D. W. The capacity to be alone. — Int. J. Psychoanal., 1958, vol. 39, p. 416.
36. Winnicott D. W. The theory of the parent-infant relationship. — Inter. J. Psychoanal., 1960, vol. 41, p. 585.
37. Wolf A. W. W. Helping your child understand death. —New York: Child. .Study Ass., 1958.
38. Wolfenstein M. Death of a parent and death of a president. — In: Children and the death of a president. New York: Doubleday, 1965, p. 62.